Виноградов Н.Б.
Роль металлопроизводства в жизни синташтинских и петровских общин (кланов): размышления полевого археолога
Виноградов Н.Б.
Южно-Уральский государственный гуманитарно- педагогический университет, г. Челябинск
vinogradov_n@mail.ru
Роль металлопроизводства в жизни синташтинских и петровских общин (кланов). Размышления полевого археолога.
Уважаемые коллеги! Прежде чем подниматься на эту трибуну, мне надо было ответить самому себе на вопрос: «Имею ли я право, как полевой археолог, обсуждать эту достаточно специальную тему?». Определенные основания есть. Дело в том, что вся моя научная жизнь оказалась связанной, в основном, именно с изучением памятников синташтинского и петровского типа. Все началось в далеком 1971 году. Экспедиция В.С. Стоколоса исследовала Кизильское укрепленное поселение бронзового века в одноименном районе Челябинской области. Будучи участником этих раскопок, я впервые наблюдал руины укреплений, как впоследствии выяснилось, синташтинского времени. Затем, по воле одного из моих учителей – В.Ф. Генинга, не разрешившего ехать с В.Т. Петриным на раскопки Могочинской стоянки, в течение трех полевых сезонов (1974–1976 г.) мне посчастливилось быть активным участником исследования Синташтинского комплекса памятников (Синташтинского поселения и связанных с ним могильников) на крайнем юге Челябинской области. Так что, судьба упорно подталкивала меня именно к обсуждаемой проблеме. Во второй половине 1970-х и на рубеже 1970-х – 1980-х гг. в составе различных отрядов Урало-Казахстанской археологической экспедиции под общим руководством Г.Б. Здановича, я был участником раскопок целого ряда памятников петровского типа в Северном Казахстане (укрепленное поселение Петровка II, могильники Улубай, Бектениз, Графские Развалины). В археологических разведках при моем непосредственном участии были открыты новые памятники петровского типа в степной части Челябинской области. Один из них – поселение Кулевчи III в конце 1970-х – начале 1980-х г. совместно с Г.Б. Здановичем я исследовал стационарно. В 1980–х – начале 1990-х годов отрядами экспедиции ЧГПИ под моим руководством были изучены укрепленное поселение Устье I, могильники Кулевчи VI и Кривое Озеро. Я также оказался причастен к обследованию в 1980-х годах археологами ЧГПИ берегов рек и озер на территории Курганской области с целью составления «Археологической карты Курганской области», где была выявлена серия новых памятников петровского типа. Таким образом, можно утверждать, что у меня было достаточно времени для создания этого доклада. Культурный слой всех исследованных лично мной или в составе научных коллективов памятников, прежде всего, синташтинских, неизменно предоставлял в распоряжение исследователей разнообразные свидетельства степени широкой распространенности металлопроизводства в жизни общин, оставивших в Южном Зауралье памятники синташтинского и, отчасти, петровского типа. Культурный слой укрепленного поселения Устье I содержал остатки теплотехнических сооружений синташтинского периода истории памятника – печей с канавкой – «дымоходом», заполненным специфической сажей – «крупкой», либо канавообразным углублением, заполненным камнями. В коллекции из раскопок этого памятника имеется некоторое количество обломков медьсодержащих минералов (малахит и азурит), большое количество обломков рудовмещающей железосодержащей породы – бурого железняка, – «железной шляпы» со следами т.н. «медной помазки». Из культурного слоя Устья только экспедицией ЧГПИ извлечены, обломки металлургического шлака общим весом 13,5 кг, а также капли и сплески металла, слитки черновой меди и их обломки общим весом до 1,4 кг. Отливки-заготовки представлены как трапециевидными, прямоугольными или квадратными в сечении прутками, так и обломками достаточно массивных подтреугольного сечения пластин, отлитых в односторонних, скорее всего, в одноразовых формах из непрочных материалов. В результате раскопок памятника получена яркая коллекция принадлежностей процесса получения металла: изложницы, сопла, тигли, значительная серия фрагментов т.н. «технологической» керамической посуды – тиглей. Связь этой категории керамики с металлопроизводством надежно документирована с помощью РФА в Институте минералогии УрО РАН. 173 металлических предмета в основном представлены различного сечения проволоками, прокованными стержнями. Из законченных форм – ножи различного назначения, в том числе, серповидные орудия, шилья без упора, массивное втульчатое горнопроходческое (?) орудие, бронзовый крюк, обломок бронзового желобчатого браслета, бронзовые пластинчатые подвески. Приведенные выше данные об остатках металлопроизводства, обнаруженных при исследовании культурного слоя укрепленного поселения Устье I, однозначно свидетельствуют об особо значимой роли металлургии и металлообработки в жизни его обитателей. В ходе раскопок поселения Кулевчи III были вскрыты остатки теплотехнических устройств, значительная серия полуфабрикатов. Анализ их химического состава, формы, веса и назначения еще ждут своего исследователя. Не менее яркие свидетельства значительности роли металлопроизводства в жизни синташтинских общин (кланов) предоставили и изученные погребальные памятники. Это не только инструменты и аксессуары металлопроизводства, но и комки разноцветной глины со следами меди (с месторождения?), куски медной руды и обломки шлаковых лепешек. Приведенная А.В. Епимаховым статистика следов металлопроизводства в каждом пятом синташтинском погребении лукава, поскольку при исследовании синташтинских погребальных памятников методы естественных наук либо вовсе не применялись, либо использовались минимально. То же, как это ни печально, нужно сказать и о поселенческих памятниках. Этот недостаток резко сузил источниковую базу для обсуждения этой проблемы. Предположение в приуроченности синташтинских укрепленных поселений в Южном Зауралье к месторождениям медьсодержащих минералов было высказано еще четверть века назад. Для исследователей постепенно, по мере проникновения в проблему, стало очевидным их тяготение к территории богатого месторождениями медьсодержащих минералов Зауральского пенеплена, от широты р. Уй на севере (укрепленное поселение Степное) до северо-восточных пределов Оренбуржья (укрепленное поселение Аландское). Именно здесь в последние годы были обнаружены несколько рудников с бесспорными свидетельствами их эксплуатации в бронзовом веке. Виктор Владимирович Зайков еще в 2007 году предположил и приуроченность укрепленных поселений бронзового века в Южном Зауралье к лесным массивам – источникам древесного угля. Так или иначе, к настоящему времени в Южном Зауралье и прилегающих районах Северного Казахстана известно не менее 23 синташтинских укрепленных поселений, большая часть которых позднее обживалась и петровскими общинами. Причем, такая топографическая избирательность продиктована не только близостью к месторождениям медьсодержащих минералов и лесных массивов – источников древесного угля, но и безусловной сакрализацией именно этих точек на карте Южного Зауралья. Традиция приуроченности поселений горняков-металлургов-литейщиков к зонам медной минерализации присутствует в Южном Зауралье как на протяжении эпохи палеометаллов, так и в раннем железном веке. Для позднего бронзового века Южного Урала относительно недавно стали известны поселения и целые микрорайоны поселений, специализированные на переработке руд в металл и расположенные рядом с месторождениями медьсодержащих минералов. В раннем железном веке модель специализированной на металлопроизводстве общины вновь возрождается в рамках истории иткульской культуры горнолесной части Урала (VII–III в. до н.э.). Их локализация также была связана с расположенными в непосредственной близости месторождениями медьсодержащих и лесными массивами. Таким образом, стационарные работы на синташтинских укрепленных поселениях и могильниках предоставили значительное количество разнообразных свидетельств ведущей, наряду со скотоводством, роли металлопроизводства в хозяйственно-экономической жизни синташтинских общин (кланов). И в то же время, нет решительно никаких свидетельств (в архитектуре поселений, составе находок) наличия в синташтинских общинах (кланах) некоей военной элиты, на чем настаивают многие коллеги. Для того, чтобы понять причины появления в некоторых синташтинских погребениях частей колесниц, на мой взгляд, необходимо видеть в них скорее логическое развитие комплекса идей ямного и катакомбного культурных миров, где также практиковалось помещение повозки в погребальную камеру. Что касается меня, то я настаиваю на том, что этот элемент погребальной обрядности есть не что иное, как макетная реализация погребального мифа. Таксономическая атрибуция памятников синташтинского типа не страдает единодушием. Часть авторов наделяют их статусом культуры. Другие видят в них лишь особый тип памятников, население которых специализировалось, помимо скотоводства, на металлопроизводстве. Пока не доказано, что синташтинские укрепленные поселения функционировали строго в одно и то же время даже в пределах единой хронологической ниши (ХХI–ХIХ в. до н.э.) и, тем более, что они образовывали некие одновременно существовавшие «территориальные округа». Полная заселенность синташтинских укрепленных поселений, скорее всего, была сезонной и зависела от возможности ведения работ по добыче руды и переработке ее в металл. И в позднем бронзовом веке Южного Урала и прилегающих районах Мугоджар сезонность функционирования специализированных на металлопроизводстве поселений сохранялась и позднее. Население, оставившее памятники синташтинского типа, создало модель жизни, резко отличную от, предположим, скотоводческих степных культур позднего бронзового века на этой же территории. В перечне отличий, характеризующих население синташтинских укрепленных поселений находим: • разделение синташтинской территории на две подзоны – внутреннюю с укрепленными поселениями и могильниками рядом и внешнюю – с одиночными курганами или даже единичными погребениями. • традиция использования практически исключительно укрепленных поселений; тяготение расположения синташтинских укрепленных поселений к лесным массивам и месторождениям медьсодержащих минералов; прослеженная в ряде случаев и пока не нашедшая объяснения традиция явного разделения поселенческих и погребальных памятников водной преградой; • нелогичное, с точки зрения практики фортификации, расположение в рельефе самих укрепленных поселений; • геометризованная модель пространства для жизни, включая архитектурный стиль как следствие владения некоей, необходимой, прежде всего, для процессов, связанных с металлопроизводством, системой абсолютных величин – мер длины, веса и объема и приемов обращения с ними; • высокий уровень и особенности организации металлопроизводства; • оригинальная гончарная технологическая традиция, предполагавшая использование в качестве форм-основ старых сосудов необходимого объема; • многочисленные разнотипные жертвенные комплексы, в первую очередь, части туш животных, как на поселенческих, так и особенно на погребальных памятниках как показатель сложности духовного мира и материального богатства неясного происхождения ; • оригинальная концепция погребальных памятников и особенности их функционирования; • сложная, разнообразная и тотально «богатая» погребальная обрядность. Здесь я хотел бы акцентировать внимание аудитории именно на ее разнообразии. При этом остается лишь посетовать о том, что, за небольшим исключением, синташтинские памятники в последние десятилетия ХХ века исследовались без широкого применения всего спектра современных естественнонаучных методов. Автор убежден, что количество позиций в приведенном списке было бы куда большим. Не могу не припомнить в этой связи мои неоднократные и безуспешные обращения к историкам древнего металлопроизводства с просьбой о совместном изучении, в частности укрепленного поселения Устье I. Примечательно то, что этот достаточно сложно организованный мир, насыщенный «высокими технологиями» того времени, сконцентрированный за стенами укрепленных поселений, на рубеже III–II тысячелетий до н.э. соседствовал с традиционным хозяйством и бытом конца каменного века местных квазиэнеолитических культур. Процесс оформления, внутренняя структура, система функционирования кланов горняков – металлургов – кузнецов – литейщиков, к которым автор относит синташтинские общины с их тотальной «вписанностью» в практику специальной магии, своеобразной, судя по данным этнографии, системой семейно-брачных отношений, и разительно отличаются от параметров «стандартных» пастушеских обществ (к примеру, степных культур позднего бронзового века Южного Урала и Северного Казахстана). По мнению автора, в отличие от пастушеских скотоводческих культур позднего бронзового века синташтинские кланы-общины являли собой скорее специфический по способу формирования транскультурный феномен с оригинальной моделью организации жизни, объединявший кланы горняков, металлургов, кузнецов и литейщиков иногда нескольких соседних археологических культур, в частности абашевской культуры Южного Урала, некоей «протосрубной» культуры Южного Урала и квазиэнеолитических культур Южного Урала и Северного Казахстана. В этом случае нет смысла представлять население синташтинских укрепленных поселений как результат дальних миграций из Малой Азии или другого отдаленного от Южного Урала региона, где в предшествующее время имели место круглоплановые укрепленные поселения и высокоразвитое металлопроизводство. Вероятно, настало время для выдвижения гипотезы о южноуральском или Урало-Поволжском генезисе синташтинского феномена в контексте развития регионального металлопроизводства. Высказанную автором гипотезу коллеги посчитали скорее экстравагантным «мыслительным конструктом». К сожалению, очевидные и серийные свидетельства металлопроизводящей специализации синташтинских общин коллеги интерпретируют порой весьма аморфно и неопределенно. Учитывая многолетние серийные наблюдения в ходе полевых исследований синташтинских и петровских памятников, авторские размышления над обширными и достаточно однозначными свидетельствами распространенности металлопроизводства, заключения профильных специалистов, наконец, подобная сдержанность выводов меня просто интригует. Аргументы в пользу высказанной выше гипотезы, на самом деле, разнообразны. Помимо ярких особенностей материального мира самих памятников (планиграфия и архитектура поселений и погребальных площадок, степень выраженности и номенклатура находок, связанных с металлопроизводством) дополнительные доказательства предоставляют в частности палеоантропологи. Вывод, сделанный А.А. Хохловым и Е.П. Китовым на основании исследования серий антропологических материалов, указывает на «максимальную разнородность» краниологических серий из синташтинских и петровских могильников. Для автора данной статьи это заключение – свидетельство правильности избранной интерпретации сообщества синташтинских памятников. Синташтинские погребальные памятники предоставляют и иные аргументы в пользу высказанной гипотезы. О многообразии керамических традиций в пределах одного и того же синташтинского памятника археологи пытались говорить с первых лет исследования Синташтинского культурного комплекса. И в наши дни исследователи считают достаточно сложной задачу типологизации синташтинской керамики именно вследствие ее разнообразия и размытости признаков. Автор доклада в свое время попытался выполнить эту задачу и распределить то, что мы называем сейчас синташтинской керамикой, по нескольким основным типам (группа А типологии 1983 года). В рамках изучения гончарно-технологической традиции была предпринята успешная попытка реконструкции синташтинской гончарной технологии. Кроме того, был поставлен вопрос о различной степени выраженности присутствия в керамике синташтинских могильников нескольких культурных традиций: «абашевской», «протосрубной», «квазиэнеолитической» и, наконец, петровской Северного Казахстана. Важно то, что черты, присущие перечисленным выше культурным составляющим, в синташтинской керамике выглядят порой переосмысленными, переработанными в ином культурном контексте. Может быть, именно это обстоятельство и делает типологизацию синташтинской керамики весьма хлопотным делом. Изучение керамики из синташтинских могильников Южного Зауралья привело автора к парадоксальному заключению. Выяснилось, что каждый из исследованных синташтинских могильников, безусловно считаясь синташтинским, по облику керамики, тем не менее, своеобразен. Своеобразие это в керамике обусловлено именно различной степенью представленности черт перечисленных выше групп. Исследователи и ранее подмечали, например, выраженную в различных пропорциях для разных памятников в частности «синташтинско-петровскую» смешанность материалов памятников Южного Урала и Северного Казахстана, но внимание на этом факте не акцентировали и не пытались интерпретировать. В керамике Синташтинского могильника также достаточно ярко представлены в частности «абашевская» и т.н. «протосрубная» группы. Обратим внимание на характерный для орнаментики сосудов абашевской южноуральской культуры геометризм, группы насечек, расположенных по шейке в шахматном порядке, «фестоны». Следует оговориться, что В.И. Стефанов и А.В. Епимахов, обсуждая керамику Синташтинского III кургана, несмотря на перечисленные ими же позиции (небольшой набор геометрических элементов орнамента, расположение орнаментальных поясов преимущественно в верхней части сосудов), предпочитают не видеть явные следы присутствия здесь «срубного мира». Возможно потому, что в керамическом комплексе того же Синташтинского III кургана имеются сосуды, близкие по облику и к абашевской керамике Южного Урала. Но, подчеркнем, что и первое и второе предстают здесь в некоем переосмысленном и переработанном виде. Некоторые сосуды из раскопок этого памятника могут быть сопоставлены с керамикой энеолитических культур Южного Урала и Северного Казахстана. Нахождение в одних и тех же погребениях in situ как острореберных и плавно профилированных форм керамики с вертикальной организацией орнаментальных зон, авторы раскопок Синташтинского могильника вполне логично объяснили «разными этническими традициями» погребенных. Автор доклада солидарен с этим мнением. Во всяком случае, явно не случайна традиция выполнения орнаментации на плавно профилированных сосудах из упомянутого могильника оттисками гребенчатого штампа, вертикальное расположение орнаментальных фризов – черты, весьма характерные и для терсекской и суртандинской культуры. Стоит отдельно подчеркнуть, что все эти группы керамики Синташтинского могильника связываются с одним и тем же временем истории укрепленного поселения Синташта I. В керамике могильника Каменный Амбар-5 – некрополя укрепленного поселения Ольгино (Каменный Амбар), вновь видим соседство как «абашевской», так и «протосрубной» составляющих, но при значительной выраженности именно «протосрубной». А.В. Епимахов и сам подчеркивает, что в керамическом комплексе рассматриваемого памятника «значительна доля … сосудов … имеет близкие аналоги в петровских и ранних срубных материалах», правда, причину этого он видит в относительно позднем времени функционирования этого укрепленного поселения. В этом вопросе автор раскопок солидарен с Г.Б. Здановичем и Д.Г. Здановичем. Однако, по мнению автора данной статьи, нет никаких оснований для тезиса о позднем времени функционирования памятника. Сосуды с чертами раннесрубной культуры отложились в основных погребениях могильника, в одних и тех же могилах с сосудами других групп синташтинской керамики. Это означает, что группы относительно одновременно и связаны с одним и тем же периодом истории укрепленного поселения Ольгино (Каменный Амбар), в отличие от петровской керамики, встреченной по периферии погребальных площадок. Разнообразие керамических стилей синташтинских укрепленных поселений, на взгляд автора, может служить дополнительным аргументом в пользу высказанной выше гипотезы о памятниках синташтинского типа как уникальном транскультурном феномене, который рождением и историей своей был обязан металлопроизводству.