3726 – Геоархеология и археологическая минералогия

Ткачев В.В.

К вопросу об источниках олова для металлургии бронзы на западной периферии алакульской культуры позднего бронзового века (II тыс. до н. э.)

РЕФЕРАТ

УДК 902/904

К вопросу об источниках олова для металлургии бронзы на западной периферии алакульской культуры позднего бронзового века (II тыс. до н. э.). Ткачев В. В. // Геоархеология и археологическая минералогия-2018. Миасс: ИМин УрО РАН, 2018.

В работе рассматривается проблема определения источников олова для бронзолитейного производства на Южном Урале в позднем бронзовом веке. Наиболее перспективным является среднеазиатское направление поиска исходного района получения этого ценного легирующего компонента. Многочисленные месторождения и рудопроявления касситеритов в горных системах Зарафшана были освоены и активно эксплуатировались подвижными скотоводами, продвинувшимися в Среднеазиатское междуречье из степей Арало-Каспийского региона. Посредством торговых коммуникаций, совпадающих с «караванными дорогами» из Средней Азии через Северо-Восточное Приаралье в южно-уральские степи и соответствовавших маршрутами сезонных миграций отдельных популяций скотоводческого населения западноалакульской и кожумбердынской культурных групп, обеспечивались оловом металлопроизводственные мастерские Приуральского и Уральско-Мугоджарского горно-металлургических центров. Кызылкумский и Зарафшанский горно-металлургические центры Среднеазиатского междуречья в эпоху поздней бронзы (II тыс. до н. э.) следует рассматривать в системе Западноазиатской (Евразийской) металлургической провинции, в то время как оседло-земледельческие центры Бактрийско-Маргианского археологического комплекса находились в орбите Ирано-Афганской металлургической провинции.

Илл. 1. Библ. 10.

В.В. Ткачев

Институт степи УрО РАН, г. Оренбург,

vit-tkachev@yandex.ru

Наступление позднего бронзового века (ПБВ) в степях Северной Евразии ознаменовалось формированием крупнейшего историко-металлургического образования – Западноазиатской (Евразийской) металлургической провинции (ЕАМП) [Černych, 2013]. Важнейшей технологической новацией в этот период стало широкое использование оловянных лигатур в бронзолитейном производстве, что отчетливо продемонстрировали спектрально-аналитические исследования металлических изделий из срубно-алакульской зоны металлопроизводства. В южных отрогах Уральских гор в срубно-алакульском пограничье сформировались три горно-металлургических центра (ГМЦ): Приуральский, Зауральский и Уральско-Мугоджарский, базировавшиеся на эксплуатации многочисленных месторождений и рудопроявлений меди, имеющих различную геологическую позицию. Их функционирование было связано с металлопроизводственной деятельностью носителей срубной и алакульской культур. Последняя представлена в регионе двумя локальными вариантами: западноалакульской и кожумбердынской культурными группами. Отличительной особенностью минерально-сырьевой базы металлопроизводственных центров, локализующихся в пределах Уральской горно-металлургической области (ГМО), являлось отсутствие сколько-нибудь значительных рудопроявлений олова, что актуализирует проблему определения источников данного легирующего компонента. Этот вопрос до настоящего времени не становился объектом специального исследования. К числу территорий, способных гипотетически выступить в качестве исходных районов, откуда в ПБВ осуществлялся импорт олова для цветной металлургии Южного Урала, могли выступать горнорудные центры Алтайской, Казахстанской и Среднеазиатской ГМО. Учитывая высокую миграционную активность срубного и алакульского населения, а также различную направленность векторов культурных взаимодействий, нельзя исключать ни одну из версий. Уже с момента открытия следов древних горных работ на касситеритовых месторождениях Калба-Нарымской зоны Рудного Алтая этот район рассматривался в качестве наиболее предпочтительного исходного пункта поступления легирующего сырья для металлопроизводственных очагов ЕАМП [Черных, Кузьминых, 1989, с. 174]. Новейшие исследования на территории Казахстанского Алтая усилили эту версию новыми аргументами [Берденов, 2008, с. 50-52; Stöllner und andere, 2013, s. 366-371]. Действительно, для сейминско-турбинских популяций, появившихся в Восточной Европе на рубеже эпох средней и поздней бронзы, этот источник олова хорошо согласуется с надежно реконструируемым западным вектором миграций населения из Алтайско-Западно-Сибирского региона. Но распространение волго-уральского комплекса в Урало-Казахстанском регионе, маркируемого памятниками синташтинского, а чуть позже раннеалакульского (петровского) облика, имело противоположное направление с запада на восток. С учетом практически полного отсутствия свидетельств реверсивных перемещений населения указанную гипотезу применительно к алакульским древностям Южного Урала приходится оценивать весьма скептически. Хотя, нужно отметить, что знакомство алакульских кузнецов с оловянными бронзами и новейшей технологией тонкостенного литья, позволявшей получать вместо изделий с коваными насадами более совершенные и прочные орудия с литой втулкой, произошло, видимо, в результате контактов с носителями сейминско-тубринских металлургических традиций. Еще одним возможным направлением поиска источников олова для металлургии бронзы на западном фланге алакульской культуры может выступить Казахстанская ГМО. Бронзолитейное производство населения ПБВ Сары-Арки и сопредельных регионов в значительной мере опиралось на собственную минерально-сырьевую базу. Так в Центральном Казахстане задокументировано порядка 60 оловорудных проявлений и более 20 россыпей. Значительная их часть концентрируется в Жесказган-Улытауском ГМЦ. Горные выработки, приуроченные к касситеритовому проявлению Южный Болаттау, зафиксированы в Северо-Бетпакдалинском ГМЦ [Берденов, 2008]. По мере накопления источников, этот перечень, по всей видимости, будет дополнен серией новых пунктов в пределах Кокшетауского ГМЦ в Северном Казахстане, где открыты Донецкое и Сырымбетское месторождения, причем в последнем по современным оценкам сосредоточено 66,3 % запасов олова Казахстана. Обсуждаемая гипотеза довольно реалистична, поскольку памятники алакульской культуры Урало-Казахстанского региона уже на раннем (петровском) этапе демонстрируют высокую степень интеграции в сфере горно-металлургического производства. На это недвусмысленно указывают близость морфологических параметров горных выработок и орудий горного дела, конструктивных особенностей теплотехнических сооружений металлургических комплексов поселений, рецептуры бронз, технологии металлообработки и типологической номенклатуры металлических изделий в пределах всего алакульского ареала. Между тем, следует обратить внимание на то обстоятельство, что уже на заре становления алакульской культуры произошло формирование нескольких ее локальных вариантов в Южном Приуралье, Уральско-Мугоджарском регионе, Южном Зауралье, лесостепном Притоболье вплоть до предтаежной зоны Южного Зауралья, Верхнем (Кустанайском) Притоболье и Тургае, Северном Казахстане (Петропавловское Приишимье), Центральном Казахстане. Несомненно, в основании такой культурной обособленности лежали соответствующие локальным вариантам автономные хозяйственно-культурные модели, максимально адаптированные к занимаемым экосистемам и опирающиеся на их природно-ресурсный потенциал. Основу системы жизнеобеспечения алакульской культуры составляло скотоводство, причем в степных и полупустынных районах Центрального и Западного Казахстана, судя по имеющимся в нашем распоряжении данным, оно носило подвижный характер. Посезонное чередование пастбищных угодий и приуроченность циклических миграций к источникам питьевой воды заставляло носителей алакульского культурного комплекса, прежде всего, ориентироваться на имевшиеся в их распоряжении гидрографические сети. С учетом этой особенности хозяйства, мы можем предполагать, что и торгово-обменная деятельность в горно-металлургической сфере в значительной мере определялась направленностью сезонных миграций населения. Исходя из этих обстоятельств, можно предполагать, что Жесказган-Улытауский ГМЦ удовлетворял не только собственные потребности, но обеспечивал медью и оловом алакульские популяции, проживавшие в пределах Тургайского прогиба. Металлом Кокшетауского ГМЦ, включая легирующие компоненты, видимо, снабжались лишенные собственных сырьевых ресурсов центры металлообработки в Притоболье и Петропавловском Приишимье. На западной периферии ареала алакульской культуры, охватывающей южную оконечность Уральской ГМО, мы наблюдаем совершенно иную картину. Населением, оставившим памятники западноалакульской культурной группы в среднем течении реки Урал в пределах Сыртово-Предуральской и Западно-Примугоджарской провинций, активно разрабатывались меднорудные объекты, приуроченные к медистым песчаникам Приуралья. В историко-металлургическом отношении указанная территория охватывает Уральский левобережный и Верхнеилекский районы в южной части Приуральского ГМЦ. Восточнее, в Приюжноуралье и Мугоджарах локализуется Уральско-Мугоджарский ГМЦ, функционирование которого связано с металлопроизводственной деятельностью кожумбердынской культурной группы. Между тем, открытым остается вопрос об источниках олова для металлургии бронзы. В этом плане наиболее перспективным представляется среднеазиатское направление поиска исходного района получения этого ценного легирующего компонента для бронзолитейного производства. В контексте нашего исследования значительный интерес представляет то обстоятельство, что в ходе изучения памятников горной археологии надежно доказано, что многочисленные месторождения и рудопроявления касситеритов в бассейне Зарафшана начали разрабатываться, по меньшей мере, в ПБВ [Рузанов, 2013, с. 87-88, 285, рис. 68]. В самой полной на сегодняшний день сводке, содержащейся в специальной работе Н. А. Аванесовой, в пределах Зарафшанского ГМЦ только на территории Узбекистана учтено 137 пунктов древней добычи олова, наибольшая концентрация которых отмечена в Зирабулакских (Лапас, Чангалли, Кочкарлы и др.) и Зиаэтдинских (Карнаб, Кермине, Чай-Дароз) горах [Аванесова, 2012]. Примечательно, что освоение и эксплуатация оловорудных ресурсов рассматриваемой части Среднеазиатского междуречья практически всеми специалистами в области горной археологии и археометаллургии позиционируется с андроновскими популяциями. Это подтвердили и новейшие комплексные исследования, в ходе которых были получены убедительные доказательства добычи и первичной переработки оловянных руд носителями андроновского культурного комплекса в XVIII-XIV вв. до н. э. [Парцингер, Бороффка, 2002]. В то же время, немецкими исследователями весьма скептически оценивается возможность поставок андроновцами олова не только в южные оседло-земледельческие центры, относящиеся к Бактрийско-Маргианскому археологическому комплексу (БАМК), но и в северные степные районы, занятые носителями алакульской и срубной культур. Предполагается, что олово из Зарафшанской долины распространялось преимущественно в среде родственного андроновско-тазабагъябского населения Южного Приаралья и обеспечивало потребности Кызылкумского ГМЦ [Garner, 2013, с. 244]. Представляется, что гипотеза о северном направлении экспорта олова из Зирабулак-Каратюбе-Зарафшанского горнорудного района в ПБВ все-таки является наиболее перспективной. Исследователями отмечено движение отличающихся высокой мобильностью и миграционной активностью носителей западноалакульского и кожумбердынского культурных комплексов из степного Приуралья и Уральско-Мугоджарского региона через Северо-Восточное Приаралье и плато Устюрт (Арало-Каспийское междуморье) в Мургабский оазис и Среднеазиатское междуречье вплоть до его самых южных районов. Отражением ранней фазы миграций раннеалакульского (петровского) населения с горно-металлургической специализацией в бассейн Зарафшана являются материалы Тугайного поселения близ Самарканда [Аванесова, 2012]. Примечательно, что в Северо-Восточном Приаралье выявлена представительная серия памятников, маркирующих промежуточные пункты миграционных маршрутов, причем корпус источников постоянно пополняется [Тажекеев, Онгар, Шораев, 2013]. В конечном счете, вовлечение Среднеазиатского региона в орбиту культурогенетических процессов, протекавших в степях Северной Евразии, привело к формированию тазабагъябской культуры и зерафшанского варианта (по Н. А. Аванесовой) андроновской культурно-исторической общности. Исследования показали, что особенностью хозяйственно-культурных моделей западноалакульской и кожумбердынской культурных групп являлось гармоничное сочетание одной из форм кочевого скотоводства с посезонным распределением пастбищных и водных источников и горно-металлургического производства, характеризующихся совпадением сезонных хозяйственных и технологических производственных циклов, что обеспечивало предельную рациональность и эффективность адаптационных стратегий. При этом для реконструкции хозяйственного уклада весьма эффективным оказалось привлечение данных казахской этнографии Арало-Каспийского региона. Применительно к теме нашего исследования также уместно обратиться к источникам, позволяющим сопоставить имеющиеся в нашем распоряжении сведения о маршрутах караванных путей из Средней Азии в южно-уральские степи с археологическими данными о торгово-обменной деятельности в сфере горно-металлургического производства в эпоху поздней бронзы. Реальность существования коммуникационных каналов, способных обеспечить поставки среднеазиатского олова в металлопроизводственные центры Приуральского и Уральско-Мугоджарского ГМЦ, косвенно подтверждается историческими источниками о караванных путях, проходивших через Северо-Восточное Приаралье и совпадавших в XIX веке с направлениями сезонных перекочевок отдельных казахских родов, которые обычно и контролировали торговые артерии. Эти сведения систематизированы и подробно проанализированы в специальной работе А. Д. Таирова [1995]. Особенностью «караванных дорог» было обязательное наличие на пути следования пастбищ и водных ресурсов. Естественным условием успешной транспортировки грузов и преодоления сложных участков в пустынях являлось присутствие в составе стада тягловых и вьючных животных, среди которых важнейшее место занимали верблюды. В этом плане показательно наличие изображений верблюда в петроглифах Мугоджар, находка глиняной фигурки этого животного на Ушкаттинском поселении в Приюжноуралье, присутствие костей верблюда в остеологических коллекциях Алексеевского поселения на Тоболе и поселения горняков Карнаб-Сичкончи на площади касситеритового месторождения в Зиаэтдинских горах Узбекистана. Для нашего исследования наибольший интерес представляют три маршрута: 1). Караванная дорога из Орска в Среднюю Азию пролегала от устья реки Орь вверх по течению к верховьям Баксайса, далее поворачивала на восток по Карабутаку через одноименный форт (разв. Старый Карабутак), затем – на юг по правому берегу Иргиза до впадения в него реки Кайракты. Здесь осуществлялась переправа на левый берег, и путь продолжался до Уральского укрепления (совр. Иргиз). Отсюда, обойдя с запада озеро Мельдиколь, караваны направлялись к Акджулпасу на северо-восточном побережье залива Сарычаганак (Аральское море), откуда путь пролегал в низовья Сырдарьи к Форту № 1 (Казалинск) и далее в долину Зарафшана, являвшуюся в древности и Средние века одним из ответвлений Великого шелкового пути. 2). На участке от северо-восточного побережья Аральского моря описанный маршрут практически совпадал с другим караванным трактом из Бухары в Оренбург («дорога кичкене-шектинцев»). Караваны из долины Зарафшана шли через пески Батпакум и Кызылкумы, низовья Жанадарьи к Казалинску. Далее через Приаральские Каракумы в район современного Аральска. Отсюда караванная дорога поворачивала на северо-запад, шла через пески Малые и Большие Барсуки к озеру Шалкар. Оттуда по левобережью Каульжара путь продолжался до Берчогурского перевала в Южных Мугоджарах к верховьям Эмбы. Затем вверх по течению ее правого притока реки Темир дорога достигала верховьев Илека. Вдоль Илека путь продолжался до устья его правого притока реки Куралы, вверх по которой достигал верховьев реки Бердянки, впадающей под Оренбургом в Урал. 3). Существовал еще один более удобный маршрут из Приуралья в Среднюю Азию, соединявший два описанных выше караванных тракта («дорога торткаринцев»). В этом случае караваны двигались по Илеку до урочища Бештамак южнее Актюбинска, откуда по Табанталу и Ойсылкаре достигали верховьев Ори в Северных Мугоджарах и выходили на форт Карабутак. Таким образом, описанные направления торговых путей, по всей видимости, имели своеобразную предысторию в позднем бронзовом веке. Посредством этих коммуникаций, соответствовавших, вероятно, маршрутами сезонных миграций отдельных популяций скотоводческого населения западноалакульской и кожумбердынской культурных групп, могли обеспечиваться оловом металлопроизводственные центры Приуральского и Уральско-Мугоджарского ГМЦ. Такой вывод пока во многом носит спекулятивный характер и требует подтверждения аналитическим изучением геохимических характеристик бронзовых изделий, руд, металлургических шлаков и других продуктов металлургического передела, в том числе изотопными анализами по свинцу. Так или иначе, Кызылкумский и Зарафшанский ГМЦ Среднеазиатского междуречья в эпоху поздней бронзы (II тыс. до н. э.) следует рассматривать в системе Западноазиатской (Евразийской) металлургической провинции, в то время как оседло-земледельческие центры БМАК находились в орбите Ирано-Афганской металлургической провинции. Работа подготовлена в рамках госзадания по теме № 04021-2016-0001 «Степи России: экологические основы устойчивого развития, обоснование природоподобных технологий в условиях природных и антропогенных изменений окружающей среды»

Литература

Аванесова Н. А. Древние горняки Зарафшана // Археология Узбекистана. 2012. № 1. С. 3-35.

Берденов С. А. Казахстанские месторождения меди и олова и их разработка в бронзовом веке // Известия НАН РК. Сер. обществ. наук. 2008. № 1. С. 42-55.

Парцингер Г., Боровка Н. Поселение металлургов эпохи бронзы в Карнаб-Сичкончи // Первобытная археология: Человек и искусство. Новосибирск: Кемеровский гос. ун-т, 2002. С. 163-167.

Рузанов В. Д. Металлообработка на юге Средней Азии в эпоху бронзы. Самарканд: Ин-т археологии АН РУз, 2013. 247 с.

Тажекеев А. А., Онгар А., Шораев Б. Тапа – памятник эпохи бронзы Северо-Восточного Приаралья // Труды филиала Института археологии им. А. Х. Маргулана в г. Астана. Астана: Издательская группа ФИА им. А. Х. Маргулана в г. Астана, 2013. Т. II. С. 167-171.

Таиров А. Д. Торговые коммуникации в западной части Урало-Иртышского междуречья. Препринт. Челябинск: изд-во ЧелГУ, 1995. 43 с.

Черных Е. Н., Кузьминых С. В. Древняя металлургия Северной Евразии (сейминско-турбинский феномен). М.: Наука, 1989. 320 с.

Černych E. Die Eurasische (Westasiatische) metallurgische provinz der spätbronzezeit: aufstieg – blüte – niedergang. In: Unbekanntes Kasachstan – Archäologie im Herzen Asiens. Katalog der Ausstellung des Deutschen Bergbau-Museums Bochum vom 26. Januar bis zum 30. Juni 2013. Band I. Bochum: Deutsches Bergbau-Museum, 2013. S. 185-200. Garner J. Das Zinn der Bronzezeit in Mittelasien II. Die Montanarchäologischen Forschungen der Zinnlagerstättens. (Archäologie in Iran und Turan, Bd. 12, Veröffentlichungen aus dem Deutschen Bergbau-Museum, Bd.194). Berlin-Bochum: Deutsches Archäologisches Institut, Deutsches Bergbau-Museum, 2013. 405 s. Stöllner T., Samašev Z., Berdenov S., Cierny J., Doll M., Garner J., Gontscharov A., Gorelik A., Hauptmann A., Herd R., Kušč G., Merz V., Riese T., Sikorski B., Zickgraf B. Zinn und Kupfer aus dem Osten Kasachstans (ergebnisse eines Deutsch-Kasachischen projektes 2003-2008) // Unbekanntes Kasachstan – Archäologie im Herzen Asiens. Katalog der Ausstellung des Deutschen Bergbau-Museums Bochum vom 26. Januar bis zum 30. Juni 2013. Band I. Bochum: Deutsches Bergbau-Museum, 2013. S. 357-382.